МОЙ ПОКРОВИТЕЛЬ
(Отрывки из эссе)
Ханбиби ЕСЕНКАРАКЫЗЫ
ПОЭТ, ПИСАТЕЛЬ
Тот самый Касым-ага
Климат на юге поменялся. Зима – дождливая, лето – буранное.
Но это был майский день, разливавший вокруг свое благоуханье.
Звонит телефон. Раннее утро, где-то между шестью и семью часами.
– Здравствуйте, апай! – говорит мягкий, как у девушки, голос. – Я – Талаптан Ахметжан, заместитель председателя Союза писателей Казахстана. Прошу прощения за звонок в столь раннее время.
– Простить-то можно… Надеюсь, все в порядке? – отвечаю с тревогой.
– Вчера выехали из Алматы. По дороге заночевали в Жамбыле и вот едем дальше. Касым-ага едет в Жанакорган лечиться. Мы – сопровождающие. Он сказал по пути: “В Шымкенте живет поэтесса Ханбиби, надо ее проведать”. Поэтому…
– Какой Касым? Тот самый Касым Кайсенов?! Народный герой Касым Кайсенов?
– Ну да, тот самый Касым Кайсенов.
– Господи! – сердце мое заколотилось. – Где вы едете?
– Подъезжаем к Тулькубасу. Не подскажете адрес?
Я сказала. Если все будет нормально, в течение часа прибудут. Говорят, радость и испуг – одно и тоже. Я начала бегать по комнатам, не зная, за что взяться. Звоню в город к детям, никто не берет трубку. Воскресенье ведь, спят до полудня, пушкой не добудишься. Позвонила своему водителю, тоже не отвечает.
Ну надо же! Никакой готовности. Даже хлеб закончился. И некого послать.
Гостям принято подавать мясо. Отдавая дань женскому началу, открыла холодильник, а мясо лежит там замороженное, склеившееся. Вытащила-таки его, расцепила куски, как свившихся вместе змей.
Внутренний голос говорит мне: “Наверняка надолго не задержатся”. Приготовлю-ка на скорую руку куырдак. Господи, легче мечом камни разрубать, чем ножом замерзшее мясо! Посматриваю в окно кухни. Обычно тех, кого ждешь, трудно дождаться, а тут… Когда темно-зеленая “Волга” остановилась под окнами, я растерялась и только и делала, что переводила взгляд от окна к мясу, от мяса – к окну.
Вышедшие из машины мужчины открыли заднюю дверцу. Оттуда показался Касым-ага Кайсенов – живой человечище, живой герой, жизнеутверждающий партизан. Увидев меня, застывшую у окна, Талаптан махнул рукой, приглашая спуститься вниз.
Не знаю, как вышла в двери, бежала ли, летела ли, не помню, в мгновение ока спустилась с третьего этажа. Приветствовала Касекена поклоном. После короткого обмена приветствиями Касым-ага начал:
– Милая моя, ноги вот разболелись, еду в Жанакорган на лечение. Заочно знаю тебя хорошо. Вещи твои, как в руки попадут, читаю. Ты – сильный поэт, гражданин… Так как Шымкент по пути, специально завернул навестить. Кто знает, когда вновь смогу в эти края приехать, да и смогу ли… Вижу, ты жива-здорова… А теперь нам пора в путь-дорогу! – сказал ага с нажимом на последнем слове.
– О чем вы говорите, ага?! Раз специально завернули сюда, хотя бы чашку чая отведайте. Говорят ведь: “Худшая из дочерей способна угостить чаем”. Касекен повернулся всем телом и вопросительно взглянул на Талаптана. Оказывается, не расслышал моих слов, и Талаптан повторил их.
– Спасибо, милая, – произнес ага, прочистив горло. – Уши не слышат, глаза не видят, ноги не ходят. Да к тому же ты вроде на третьем этаже живешь, не дойду я.
Он говорил правду. Дорожная усталость и утомление были написаны на его лице. Что же мне теперь делать? Вся тяжесть положения пала на мои плечи. Я видела его состояние. Но когда легендарный народный герой стоит у твоего дома, сказать ему: “Ну что ж, вижу, ходить не можете, до свидания”… как произнести такое? Как это возможно? Ведь он – наш живой святой, живой патриарх. Я уже жалею, что живу на третьем этаже…
Несмотря на свое неважное самочувствие, все же нашел меня. Настрой его души смог преодолеть немощь старости. Что может для человека быть выше душевного состояния? Эти мысли быстро привели меня в чувство.
И я решилась:
– Выходите, дальше сама на себе понесу!
В ту минуту мне показалось, будто какая-то неведомая могучая сила охватила.
– А?! Что она говорит?
В голосе его послышались изумление и восхищение. Ах, храбрая душа! Говорят, мужчина умирает за честь. Собрав все силы, он сделал попытку сойти с машины. Слезящимися глазами взглянул на Талаптана, но тот лишь плечами повел.
– Ну, начинай! – сказал ага мне властным голосом.
Я только успела просунуть руки ему подмышки, как Касым-ага гаркнул:
– О, духи!
От этого громового голоса, погруженный в сладкий сон, пятиэтажный дом содрогнулся. Утреннее эхо отозвалось далеко отсюда, окна подхватили магические слова и понесли по всем пяти этажам, передавая, как эстафету.
Я опередила ага, величественно направляющегося к ступеням лестницы, и побежала в дом. На каждой лестничной площадке я поставила по стулу, чтоб он мог сделать передышку. Хотите верьте, хотите нет, но одной ногой стоящий на стремени девятого десятка ага даже не взглянул на эти стулья и одним махом одолел все три этажа.
Как только батыр вошел в квартиру, рассеялись все сомнения. В сердце разлилось тепло. Мясо оттаяло. Водитель нашелся. И один за другим стали приходить мои дети.
Пока готовился чай, я предложила гостю для отдыха диван в своем кабинете. Мой просторный как дворец кабинет сразу обратился в тесное гнездышко. Заполняя собой всю комнату и, словно подпирая плечами небо, здесь сидит народный герой – Касым-ага!
– Ага, прилягте, пока приготовлю чай, – сказала я и вышла.
Талаптан что-то выгружал из машины и носил наверх.
– Талаптан! – сказала я, пользуясь своим старшинством. – Какое ты испытание мне устроил! Если б позвонил вчера, все было б иначе. Что же ты так?
– Простите, апай! Скрывать нечего, ага при выезде из Алматы предупредил меня, что заедем к вам. Но я подумал, старый человек, немощный, забудет. Теперь вижу, что все свои слова помнит. По пути я намучился, пока нашел номер вашего телефона. В правлении никого, все отдыхают. Пришлось обзванивать писателей и поднимать их с постели. Наконец, вышел на вас через одного шымкентского писателя. Вот в такие минуты можешь оценить пользу мобильного телефона!
– В 6 часов утра! – улыбнулась я. Талаптан понял, что прощен и похлопал меня по спине: – Сильны вы, апай! Если б не ваши слова: “На себе понесу”, он бы так и не зашел к вам.
Старейший из писателей
Накрывая дастархан, готовя куырдак, посылая водителя за продуктами, я вся извелась, не в силах вспомнить о чем-то. Что же это? Что бы ни было, это имело прямое отношение ко мне. Протягивая руку к заварному чайнику, я нечаянно уронила прислоненный к подоконнику костыль. О боже, я ведь без трости хожу! И никакой боли в ногах не чувствую. Аллах, вот твое первое предзнаменование! Поддержи, чудотворец, пусть по воле твоей милости моя Акмарал поскачет, как жеребенок! Не знак ли это выздоровления моей младшей дочки, которая в прошлом году попала в аварию? О, Всемогущий! Ты привел ко мне кудесника. Чего еще можно желать? Теперь все будет хорошо. Прочь от меня все трудности и невзгоды, все мои нескончаемые слезы, все черные полосы моей жизни, подите прочь! Батыр всех вас разгонит!
Когда Касым-ага сел во главе накрытого дастархана, комната как будто раздалась. Разные сувениры и подарки, мелкие вещички, собравшиеся здесь за многие годы, словно ожили и готовы были пуститься в пляс.
Щепетильная по натуре, я боялась одного: пища-то найдется, а вот найдутся ли тема для разговора, общие взгляды, общие мнения? Но все мои страхи были отброшены шутливыми словами ага:
– Дом у тебя хороший. Воздух чистый. Залезть-то залез. Теперь вот думаю, как слезать буду. Сижу и боюсь.
Мы все засмеялись.
– Да ну, залезть трудно, но спускаться-то легче! – сказала я.
– Нет. С горы спуститься труднее, чем забраться на нее. Какую бы высоту не одолевал человек, у него есть цель. Высота – начало следующей высоты. Слишком высоко взлетевший человек забывает о цели. Либо у такого не возникает желания спускаться вниз. Потому он и попадает в тенета страданий… Я говорю это не в связи с моим сегодняшним “подвигом”. В глубине этих слов для понятливого человека есть философский смысл.
После этого Касым-ага, словно переходя к официальной части, выпрямился и поднял фужер с напитком:
– Дорогая Ханбиби, меня сегодня привела сюда какая-то большая сила… Оглянулся я вокруг, и оказалось, что я – старейший среди сегодняшних писателей. Я не стремился к этому, это – веление судьбы. В преклонные годы человеку надлежит подвести кое-какие итоги, проверить, кто его окружает. Думая о Юге, я первым делом вспоминаю тебя. И вот почему. Среди казахских поэтесс немного таких, которые смело скрещивают свои перья с джигитами-поэтами. Я много думаю о том, как ты живешь, нет ли препятствий в делах, о семье твоей думаю, все ли здоровы. Когда из Шымкента кто-нибудь приезжает, сперва про тебя спрашиваю. Все они отзываются о тебе хорошо. Тогда приходит мысль: или эта девочка хорошая, или мне попадаются хорошие люди…
– Наверное, хорошие люди попадаются! – сказала я.
– Не перебивай! …Я от начала до конца отвоевал на войне. Обо мне, о той войне написано много книг. Немцы жестоко обходились с нами. Наша жестокость бывала порой еще круче. Родители мои говорили: “Касым, ты с детства не знал, что такое слезы”. А ты видишь сейчас, что глаза мои слезятся. Очень я износился… Всего шаг отделяет меня от девяноста лет. Мы на войне много жестокостей творили. Теперешние наши трудности и проблемы – оттуда. Тот, кто постоянно проявляет к другим жестокость, умирает от рук суровой судьбы. Тот, кто на войне не пал смертью храбрых, тот в мирное время умирает мучительной смертью… Как я уже сказал вначале, о моей партизанской жизни вышло 17 книг. Но во всех моих книгах пишется о мужестве, о непримиримости к врагу, о преданности Родине, о том, что я честно выполнил свой долг перед народом. А вот мои человеческие чувства, как я, опечалившись плачу, или радуюсь чему-то хорошему, – об этом еще полностью не написано. Одной-двух книг и не хватит!.. Я говорю вам все это, чтобы очиститься. Говорят, старый верблюд бредет за верблюжонком. И это может быть. Ты – умная девочка, сама рассудишь. В твоем доме я расслабился, ожил. Все эти слова приходят, когда сердце плачет. Да и самому плакать хочется, может быть, дело в старости. Не знаю, сколько мне еще осталось жить, утомился я, дитя мое…
Не окончив речи, он отер платочком слезы. Ах, бедное сердце! Старое сердце. Мужественное сердце! Оно и сегодня все еще страдает.
– А№а! – сказала я, – недавно посмотрела документальный фильм о вас и апай и тоже плакала. И там вы говорите об этом, о своем чувстве вины. То, что вы говорите с волнением, народ воспринимает с плачем… Вы не совершали нападения на мирный народ, наоборот, боролись за освобождение Родины от вероломно напавших захватчиков. Фронт не бывает без жертв. Война есть война. Я думаю, что воевать за свободу народа – приравнивается к войне во имя Аллаха. Одно из имен Аллаха – народ. Поэтому можете выбросить из головы те мысли. Дальше. Говорите, что утомились. Есть ведь пословица: “Хороший человек состарится, станет сокровищем, плохой состарится, станет брюзгой”. Признак достойного человека – достойная, красивая старость. У вас большое сердце. Когда-то этому сердцу некогда было вот так разволноваться от разных дум, расчувствоваться. А сегодня сердце ваше забилось, вспоминая прошлое, напоминая о том, что оно есть и еще долго будет биться. Только те люди, у которых есть сердце, могут печалиться и могут плакать. Эти слезы капают из вашего мужественного сердца, это проявление доброты и милости вашей, которое помогло дожить нам до сегодняшнего дня!
А№а слушал меня с большим вниманием. Отсюда я сделала вывод, что он слышит мои слова.
Вдруг Касым-ага воскликнул:
– Ты высказала философские мысли! – и одобрительно похлопал меня по плечу.
Тетушка твоя – поэтесса
Я слушала Касым-ага, молча внимая его неторопливой речи:
– Среди казашек достаточно сильных поэтесс. Если не считать прежних, есть Марфуга, Акуштап, Фариза. У каждой из них – своя напевность, своя манера, присущий только им характер. Акуштап хорошо пишет, к тому же у нее здоровое чувство юмора. Как-то она была моей спутницей в поездке в Украину. Идем мы с ней однажды по улице, вдруг она останавливает меня:
– Видите, вон, женщина идет. Я уверена, вы с ней знакомы!
Смотрю, миловидная старушка, идет себе по своим делам. И правда, украинские женщины красивы. Хитрая девочка нарочно мне это сказала, знает ведь, что я провел в Украине много времени. Как увидит смазливую женщину, тут же шутит: “Это ваша знакомая!”. А Фаризу много лет назад видел на ее родине. Я ездил в Атырау с группой писателей и поэтов. Тогда она подходила поздороваться. И речь ее глубока, и сама она серьезна. Среди казахских дочерей много сильных, но она – самая сильная! Сейчас вот в депутатах ходит. Мне очень нравятся все ее действия на этом поприще. Фариза – авторитетный депутат. Она – человек, который и в жизни, и в обществе нашла свой формат. Очень люблю ее.
Я порой поражаюсь тому, как казахские женщины всесторонне развиты. Вот тетушка твоя, хозяйка нашего дома, тоже – поэтесса. 70 лет живем вместе. Соединились еще в юные годы. Она работала журналистом в солидных, известных журналах. Да и сейчас пишет. Но… состарились мы, здоровье не то… Забавный у нее характер! К нам ведь много звонят. Ей не нравится, когда звонят женщины, молодая, старая, – все равно. Вот таким характером Бог наградил…
Ну, дорогая моя, почему я тебе говорю все это? О казахских дочерях можно говорить бесконечно. Смысл этого разговора касается и твоего поэтического творчества. Быть хорошим поэтом – одно, а быть хорошим гражданином – другое. Сильная личность может объединить эти два качества. Для этого нужна внутренняя сила. Тот, кто обладает высоким духом, все выдержит. Жизнь бросает человека на разные пути-дороги. Порой он выбирает неверный путь и подвергается разным трудностям. Нередко ему приходится терпеть нужду. В такие моменты важно не расслабиться. В первые годы обретения нами независимости многие люди искусства потеряли себя, пришли в смятение. Не знаю, как поэты, но известные деятели искусства, ранее любимые и уважаемые мною певцы, стали сниматься в рекламных роликах. Я тогда очень расстроился, мне было стыдно за них. Легко в один миг лишиться славного имени и почета, которые приобретались годами. Поэтому необходимо всегда быть начеку, не дремать. Помни об этом, дитя мое!
Детей люблю…
Неожиданно, опираясь на костыли, появилась Акмарал. Обычно она держалась вдалеке от гостей. Может быть, устала лежать. Поздоровалась с Касымом-а№а.
– Кто эта девочка? – растерялся гость.
– Я – раненый боец мирной жизни – Акмарал!
– Чувствую я, эта девочка – сильный ребенок, – сказал Касым-ага. – Я заметил это по ее словам и по горящим глазам. Что с ней? – и он посмотрел на ноги Акмарал.
– Модное слово сейчас есть – дорожно-транспортное происшествие.
Касым-а№а стал буравить меня взглядом:
– Не смогла уберечь такого ребенка! Надо было лучше смотреть! Я всяких мальчиков и девочек вижу. Но такая встречается редко, – произнес он с теплотой. Акмарал отерла выступившие слезы и сказала:
– Ата, мама не виновата, что я попала в эту беду. Возможно, я сама, а может быть, судьба моя… Мама, ты не огорчайся! Дедушка-герой вспомнил, видно, что раненый человек много страдает, и ему стало жаль меня. Он ведь сам на войне многое пережил, возможно, места старых ран дают о себе знать. Раненого может понять только раненый.
– Береги этого ребенка! – повторил батыр-ага. – Она оправдает твои ожидания. У нее большое, высокое будущее! У нее особый склад ума, особые слова… Где ты учишься?
– В Алматы. В юридической академии.
– Кем бы ты ни стала по профессии, я уверен, что ты будешь достойным человеком. Я знаю многих ребят, но таких дочерей, которые лучше сыновей будут, встречал редко.
– Спасибо, ата. Сами тоже не болейте и живите долго.
– Спасибо, что пожелала здоровья. А вот долго жить не хочу.
– Почему?
– Мой отец дожил до ста лет. Когда мне было семьдесят пять, отец еще был жив. Я у него второй ребенок. Отец мой был крупным, богатырской внешности, сильный и умный человек. Старость ведь не жалеет, обглодала его, как кость. В конце жизни у него остались лишь кожа да кости. Дунешь – упадет. Так жалко было! До сих пор перед глазами. Боюсь, что тоже стану таким, поэтому не хочу жить долго… Он заботился обо мне, хотя я сам был старый. Трудно мне стало без него! Говорил мне бывало: “Касым, когда улицу переходишь, будь осторожен”.
Мы все засмеялись. Когда Акмарал собралась уходить в свою комнату, он остановил ее и взглянул на Талаптана:
– Где мой костюм? Принеси, надень на меня. Я сфотографируюсь с Акмарал.
Мы обрадовались и стали готовиться к фотосъемке. Покинули комнату, чтобы батыр-ага, все время сидевший в спортивной одежде, переоделся в парадный костюм.
За стеной нам ясно был слышен его голос:
– Эй, потише тяни, видно, ты никогда людей не грабил… Да, вот так, надо тянуть за рукав!
– Это тоже наденете?
– Да! Хорошо надевай, не дергай, как апа твоя. Она меня вечно ругает: сам свою одежду не можешь надеть, что ты за человек, мол…
– Терпеть надо, что же вам теперь остается? – говорит Талаптан.
– Терплю вот, ругает, дергает, разве что не бьет.
– Ну что, все?
– Подожди, брюки надену. Некоторые слабые ребята не выдерживают моей возни и сбегают. А я потом ищу их… Заходите! Мы готовы.
Сидит прямо, собранно, как на параде. Лоб Талаптана покрылся мелким потом.
– Ты похож на костюмера наших актеров, – шучу я.
– Быть адъютантом великого полководца – тоже нелегкое дело! – улыбается он в ответ.
Церемония фотосъемки закончена. Акмарал сказала, ласкаясь к батыру:
– Ата, так хорошо вы рассказываете! Наверное, детей маленьких любите, да?
– Да, очень люблю. Я всех людей люблю. Скучаю, тоскую, если не вижусь. Хоть и плохо слышу, звоню по телефону, надеясь уловить хотя бы несколько слов. Тосковать по кому-либо – тоже надо уметь. Томление по людям заставляет забыть некоторые их недостатки. Особенно томлюсь по маленьким детям. В такие минуты, бывает, выйду из дому и брожу возле какого-нибудь детского садика. Увижу сладкие рожицы детей, еще не знающих печали, и окрыляюсь, наполняюсь силой, будто достиг заветной мечты. Ведь я мечтал там, на кровавых тропах, увидеть радостные ангельские личики…
У сына моего Болата четверо детей: три дочери, один сын. Дочери замужем. Старшая – в Астане. Ее старшая дочь мне доводится правнучкой. Так сладко говорит! Очень любит рисовать, только и делает, что рисует. Однажды приносит мне мой портрет. Я говорю: “Хорошо получилось. Но почему одно ухо у дедушки большое, а другое – маленькое?” А она отвечает: “У тебя же одно ухо не слышит, потому и нарисовала его маленьким”… Как-то городской акимат преподнес мне на память сувенир “Алматинский апорт”. Снаружи – красный, а внутри – из чистого серебра. Я протягиваю его своей правнучке и спрашиваю:
– Ты меня любишь?
– Дай, сначала посмотрю.
На другой день опять спрашиваю:
– Ты меня любишь?
– Да, люблю.
Видно, я слишком часто задавал этот вопрос, однажды сделала мне замечание:
– Я же тебе уже сказала, что люблю, все, больше не спрашивай!
Не зря говорится, что устами младенца глаголет истина. На детей обижаться нельзя. Их надо только любить!
У меня десяток внуков, четверо правнуков. Иногда журналисты спрашивают меня:
– Касым-ага, есть ли у вас мечта?
– Трудно сказать, что нет мечты… Вот ты, Акмарал, умная девочка, скажи мне, что надо отвечать в таких случаях?
– Благодарен за то, что имею, доволен своей судьбой.
– Правильно. Я желаю, чтобы любимые мои ребята не были сиротами. Ребенок без отца – сирота. Бездетная мать – сирота. Вообще, казахи без детей – сироты. Без детей государство – сирота. У такого народа нет будущего.
Это – мои собственные слова!
Прощание
Мы поднялись спозаранку, проводили гостей. Касым-ага выразил свою благодарность и со словами “О, духи!” расположился в машине. Я сказала Талаптану шепотом:
– На обратном пути дай знать! Все равно будете проезжать через Шымкент, встречу вас как полагается.
Все тонко чувствующий ага, похоже, уловил мои слова по губам.
– Нет, дорогая моя! Неизвестно, в каком мы будем состоянии на обратном пути. Я очень доволен твоим приемом, твоим участием. А теперь – в путь! Будьте здоровы, до свидания!
Я чувствовала себя так, как может чувствовать себя белый шелковый платок, который отстирали от грязи душистым мылом. Чистая и радостная ходила я на работу и такая же возвращалась домой.
Так пролетело десять дней.
Мягкий голос Талаптана сообщил мне по мобильному телефону о том, что Касым-ага получил лечение и утром собирается в обратный путь.
Я забронировала номер на первом этаже гостиницы. Братьям-туркам, знающим секрет 99 неизвестных нам блюд, было поручено запечь целиком барана, а голову подать по-казахски.
Мы встретили гостей на въезде в Шымкент. Я посчитала нужным, чтобы трапезу с Касымом-ага разделили близкий к искусству человек замакима Али Бектаев, а также певец местного масштаба и замечательный острослов Шалатай Мырзахметов. Когда мы вошли в кафе, они уже были там, вместе с тем народом, какого обычно немало бывает около литературы.
Я начала знакомить сидящего на почетном месте Касым-ага с нашими джигитами. Взглянув на Али Бектаева, он проговорил: “Верно!”, а потом добавил:
– Подай мне вон ту трость.
Шутник Али не растерялся:
– Ой-бай, ата, бить меня собираетесь?
– Посвященные знают секрет этой трости, – отвечал Касым-ага. – Мне ее подарил мой друг Рахимжан Кошкарбаев – Халыә Іаҝарманы, водрузивший знамя над рейхстагом. Это не простая трость, а универсальная. Если открутить крышку, в нее войдет приличное количество коньяка. А коньяк налил сюда наш президент Нурсултан Назарбаев. У меня есть обычай, если мне кто понравится, того угощаю этим коньяком из крышки-стопки. Ты, парень, мне нравишься, поэтому угощаю тебя. На, выпей! – темный напиток внутри крышки-наперстка вспыхнул на свету люстры.
Касым-а№а положил на место трость и стал рассказывать о том, как лечился, с какими людьми делил хлеб-соль, дивился тому, что все отдыхающие узнавали его. Мои друзья тоже были настроены возвышенно. Нежданно-негаданно оказавшись в обществе народного героя, они были несказанно ряды встрече. Радость свою все присутствующие выражали в признательных взглядах и благих пожеланиях.
– Касым-ага, хоть и попутно заехали, но все же то, что ваш след остается на Юге, для нас – великая отрада, – сказал Али. – Говорят: “Из платка шубу не сошьешь, а вот подарить его можно”. Примите от нас в подарок вот этот чапан!
– Постой! – громыхнул Касым-ага, – я не думал, что сегодня увижу вас. У меня к вам есть один наказ. Выслушаете?
– О чем речь, конечно, выслушаем!
– Вы сказали, что Аким области в командировке, а здесь присутствует секретарь Маслихата. Я хочу передать привет вашему акиму. Я знавал его отца, хороший человек. Завернул я сюда навестить Ханбиби, а теперь вот повстречался с вами. Вы Кадыра Мырзалиева знаете?
– Знаем!
– А Акуштап Бактыгерееву?
– Как же не знать, наша поэтесса!
– Так вот, они оба жили в Алматы. В Алматы они стали поэтами, там же работали. Оба они уральские. Тогдашний Аким Уральска Крымбек Кушербаев, человек, знающий цену литературы и культуры, построил им по дому, наполнил его “деревяшками” и вручил ключи. Этим он проявил большое внимание и огромное уважение к своим поэтам. Казахи жили по пословице: “То, что не под силу слону, выдержит язык”. Вот перед вами сидит Ханбиби, большой поэт. Поэт-гражданин. А живет как воробушек, в многоэтажном доме… Юг – богатый край. Здесь также много богатых джигитов. Нельзя сказать, что у вас нет возможности “спустить на землю” одну из дочерей своего края. С годами человек не молодеет. Становится тяжело подниматься-спускаться. Что вам стоит построить небольшой домик с садом?!
– Верно говорите, Касеке, мы доложим акиму ваш наказ!
– Да есть ведь у меня дом, не на улице живу же! – воскликнула я, чувствуя неловкость. Получалось так, словно я специально пригласила “сильных мира сего”, дабы решить свои проблемы. Я ведь преследовала другую цель: пусть Касым-а№а не думает, что рядом с поэтессой никого нет, пусть знает, что я не одна, есть, с кем поговорить, есть, кому поддержать. А батыр вон как повернул! Недаром говорится: “Батыру что лицо, что изнанка, – все одно”…
– Знаю, квартира у тебя есть, – продолжал меж тем Касым-а№а, – даже мне хотят дом построить, а я ведь не прославленный писатель, я – рядовой солдат. Ты же заслуживаешь почета. К тому же служишь людям не где-нибудь, а в этих краях. Есть твоя заслуга перед народом! – такими вот твердыми, не терпящими возражения словами он закончил свою речь.
Теперь я пылала от стыда, словно под моим стулом зажгли костер. Мне пришли на память слова Мукагали Макатаева: “Я спустился, чтобы ты был выше”. Я горячо пожелала в душе: “Дорогой мой старый могучий дуб, держись, не падай!”
– Ну, джигиты, сказано: “Путника в пути не задерживают”. Мы сегодня должны добраться до Алматы. За все спасибо. Показали свою организованность. Пусть Господь даст изобилия и процветания вашему южному краю, его гостеприимному народу, который и поныне, чувствуется, богат. Не ведаю, приеду ли сюда еще. Но знайте, что у вас есть такой старый благожелатель, как я. Единства вам и процветания! – с этим благословением Касым-ага поднялся из-за стола.
Словно ожидая этого момента, вдруг зазвонил мой “мобильник”. Это оказался Дархан Мынбай. Он не так давно стал акимом Тулькубаса. Видно, Дархан с нетерпением ждал возвращения Касым-а№а.
– Хан-апа, Касым-ага, наверняка завернул в Шымкент. В Алматы они ведь едут через Тулькубас. Хотел бы чашкой чая их угостить. Поговорите с ним, был бы счастлив получить его благословение. Такая удача ведь не каждый день выпадает! – с мольбой произнес он.
– Хорошо, – сказал Касым-ага, – но передай ему, что очень устали с дороги. Пусть не шибко готовится, надолго не задержимся.
Я донесла эти слова Дархану, а также то, что сейчас едем прямиком в Тулькубас. Он обрадовался.
… Издалека притягивает взор торжественный вид шестистворчатой белой юрты, поставленной в самом живописном уголке заповедника Аксу-Жабагылы. Утомившийся наш ага взбодрился, и как у Жамбыла-ата у него словно открылось второе дыхание. По пути он непрестанно удивлял нас тем, что предвосхищал чередой появлявшиеся населенные пункты: “Этот аул называется так-то, а сейчас, через три-четыре километра будет такой-то”. Невольно подумалось: так хорошо знать местность и уметь надежно хранить все эти названия в глубине памяти, – не навыки ли это суровой партизанской профессии? Такое не каждому дается.
Изречение Абая: “Бог не поменяет своей воли, только потому что ты спешил” не обошло и Касыма-ага. Подъехав к юрте, мы попали в скопище людей. Барашек был заколот и уже варился в булькающем котле. Ледяной кумыс молодой кобылицы кипел пеной в сабе. То и дело взбалтывая, его разливали по большим деревянным тазам. Песни “золотой молодежи” заполняли округу и уносились к небесам.
Мы вошли в юрту, убранную по всем правилам, и отведали кумыса. Как бы батыр ни спешил, он понял, что не сможет уехать, не отведав угощения. Не мог переступить Касым-ага через искренние чувства людей, принимавших его как хана.
– Отдохну часок, – сказал батыр. Мы покинули юрту.
В мае некоторые засушливые районы юга лишаются зеленых красок и начинают желтеть. А здесь все иначе, может быть, потому, что горная местность. Глаз радуют зеленые холмы, высокие горы упираются в ярко-голубое небо и кажутся совсем близко, рукой подать. А родники, что, звонко смеясь, стекают вниз! Прозрачные-прозрачные… Вдруг посетит горделивая мысль: “Куда знаменитой Швейцарии до Аксу-Жабагалы!”.
Молодой аким и опытный журналист Дархан, всем семейством занятый приемом гостей, находил время и для разговора с нами.
– Имя Каскена уже давно превратилось в легенду, – сказал он. – Когда учился в Москве, слышал такую историю. Кажется, это было время, когда батыр только женился. Вот приезжает он к родичам жены, и ему поручают зарезать барана. То ли хотели испытать зятя, то ли так получилось, но нож оказался тупой, чуть ли не покрыт ржавчиной. Батыр и так и эдак им орудует, ничего не выходит. Тогда он рассердился и, открутив голову огромного, с жеребенка, барана, отбросил в сторону. Как вы думаете, насколько это правда? – и Дархан посмотрел на Талаптана.
– Говорят, народ никогда не привирает, может, так и было, – ответил тот.
Я рассмеялась, представляя описанную сцену.
– Хан-апа, – обратился ко мне Дархан. – Не чаяли, не гадали, и благодаря вам встретились с народным героем. Так рады! Спасибо вам!
– Братец мой, да я сама до сих пор не верю! Думала ли я, что батыр будет искать встречи со мной?
– Говорят, что когда-то и Бауыржан-а№а проявлял заботу о вас. Это неудивительно, ведь вы сами как батыр!
– Откуда ты знаешь про Баукена?
– Я помню ваше эссе “Он был моим грозным дедом” из “Книги тайн”. Думаю, и о Каскене эссе напишите. Мы, как читатели, желаем вам успехов.
– Да, да, я вообще оказывается счастливая. Это было в далеких семидесятых. Я поступала в институт и однажды не сошлась во мнениях с одним преподавателем. Он пригрозил: “Я во что бы то ни стало завалю тебя на экзамене”. Я лишилась днем покоя, ночью – сна. Вообще, когда я плачу, всегда найдется казахский батыр, который утрет мне слезы. Мне остается только благодарить Бога.
– Ну, а как Баукен вас утешил? – вмешался в разговор Талаптан. – Дальше-то что было?
– Он передал тому преподавателю записку: “Поручаю тебе свое дитя, тебя поручаю Богу. Если завалишь ее – будешь расстрелян!”.
– И в итоге вы закончили учебу?
– Конечно. Благодаря батыру Баукену.
Джигиты весело рассмеялись.
Послеполудни мы прощались на границе Тулькубаса и Жабагалы. Не хотели расставаться. Но не в нашей это власти.
В обществе батыра сердца наши были обласканы сказанными им словами, мыслями, которыми он с нами поделился. Его рассказ о том, как он, перепутав рейсы, вместо Усть-Каменогорска вылетел в Кемерово, встретился там с Аманом Тулеевым, а весь Алматы сбился с ног, ища своего героя; а затем – сладостное соединение с семьей… писать об этом – роман получится. Да и зачем повторяться, все уже описано в его собственных книгах.
Одно то, что Касым-а№а прошелся по южной земле, явилось благодатью для нашего края. Как будто весь Алматы пожаловал к нам в гости. Да продлятся традиции наши, выраженные в поговорке: “От старшего – уважение, от младшего – почтение”. Пусть грозный голос опоры нашей, славного сына-героя народа нашего Касыма-а№а ведет нас вперед!
– Ага, я позвоню вам, – сказала я, прощаясь.
– Нет, не звони, я не услышу, зря время потратишь. Будь здорова! – сказал он взолнованно.
Раздался рокот заведенного мотора…
О белый свет, пока от меня не беги,
О темнота, на лоб мой пока не дави,
Дороги луч горит еще в очах,
Мне все равно, что ждет там, впереди!..
Чудится мне, будто покровитель мой, Касым-ага, мчится вдаль с этой песней.
