ПОЭТ ХАМЗА ОМИРБАЕВ

ПОЭТ ХАМЗА ОМИРБАЕВ

 

Февраль 1940 г. Очень холодно. Город Павлодар стиснут ледяными тисками мороза. Я получил повестку из городского военного комиссариата. Пришел в пункт. В тесной очереди стоит одна молодежь. “Видно, это очередь, чтобы пройти через комиссию”, – подумал я и пристроился сзади. Выходящие сообщали: “меня направили в пехоту”, “меня – в артиллерию”, “я буду летчиком”.

Я стоял сам по себе, не включаясь в разговор. Здесь не было моих знакомых, прошло совсем мало времени с тех пор, как мы приехали сюда из Восточного Казахстана. Впереди меня стоял молоденький парень. Он то и дело оглядывался на меня. Его большие задумчивые глаза освещали меня, как прямые лучи электролампы, и я смущенно опускал глаза. Перед нами большая очередь. Стояли долго, слышали много разных предположений. На тех, кто говорит толково, парень тот смотрел с теплотой, легкомысленный треп воспринимал с укоризной, покачивая головой.

Вдруг он повернулся ко мне и спросил:

– Вы из города?

– Да, из города.

– В каком учреждении работаете?

– В ОблОНО.

– А-а, тогда вы должны знать Мухана...

Я понял, что он имеет в виду заместителя заведующего областным отделом народного образования Баймагамбетова Мухлиса.

– Да, он наш руководитель, – кивнул я.

Парень оказался воспитанным и разносторонне развитым. Одет очень скромно. Волосы не отращивает. Пониже висков лицо его украшали бакенбарды. Я решил, что волосы не отращивает по причине предрасположенности к облысению.

– Как вас зовут? – спросил он через некоторое время.

– Касым.

– Меня зовут Хамза, – и он протянул руку, закрепляя знакомство. Я крепко сжал его длинные пальцы.

С того момента мы сдружились и стали вести задушевные беседы. Комиссию проходили вместе. Обоих нас направили в артиллерию. “Теперь мы будем вместе!”, – обрадовался он.

Наутро мы выехали из Павлодара. У Хамзы на родине остались мать и единственная старшая сестра. Едем по северной железной дороге. Одни говорят: “Едем на финскую войну”, другие: “Не обучив, на войну не отправляют. Нас везут в учебный полк”. Мы с Хамзой ни о чем не ведаем.

Товарняк с примыкающими друг к другу красными вагонами мчится вперед. Паровоз время от времени издает пронзительный гудок. Мы с другом лежим в одном углу вагона. У каждого из нас есть своя “доля”. Подле Хамзы – по полмешка отваренного верблюжьего мяса и баурсаков. Им не видать конца.

– Касым, по сравнению с тобой я медлительный. Где-нибудь могу отстать от поезда. Выходить на станциях за водой и лимонадом пусть будет твоей обязанностью, а я буду накрывать на стол и убирать со стола, -предложил Хамза.

Так мы вскоре добрались до Москвы. На станции задержались на три дня. “Если теперь поедем на север, попадем на финскую войну, а повернем в другую сторону, значит, будут обучать”, – гудит народ.

– Касым, я ведь никогда не держал в руках оружия, – говорит мне Хамза. – Если будет война, в первый же день погибну.

– Да кто держал ружье, я тоже не умею стрелять, – отвечаю я бодрым голосом.

– Нет, не так, Касым. Говорят: “Если суждено, покоришься”. Ты другой. Ты от природы воин. В военные годы не отдашь жизнь вот так, запросто. В тебе есть отвага, жесткость. Тебя не возьмешь голыми руками. А вот у меня слабое здоровье. И потом есть пословица: “Тот, кто жалеет врага, будет сражен”. Но ведь враг тоже человеческий сын! Где взять духу, чтобы убить его? Убивать людей бесчеловечно. И кто только выдумал эту войну? – опечалился Хамза.

– Хамза, у нас есть Родина, и мы должны защищать ее. Жалеть врага равносильно вредительству Родине, – сказал я.

– Это так! Злодеи вынуждают творить зло, вот что ты хочешь сказать! – Хамза сильно разволновался. Он вынул блокнот и стал что-то записывать туда. До этого он говорил мне, что пишет стихи и в 1939 г. принимал участие во втором съезде писателей Казахстана.

Наверное, пишет стихи, подумал я и не стал ему мешать. Незаметно я уснул. Проснулся, поезд идет куда-то. “Едем на юго-запад”, – говорили некоторые. Делая в пути частые остановки, мы через два дня достигли украинского города Конотопа.

Нас разместили в большой казарме. Мы расстались с гражданской одеждой и надели солдатское обмундирование. Это было непривычно, мы стали одинаковыми и едва узнавали друг друга. Хамза и я то и дело подходили к большому зеркалу посмотреть на себя. Хамзу веселил собственный вид:

– Не выйдет из меня бойца. Я им тут нужен лишь для численности войска, – веселье его переходит в грусть. – Для армейских предписаний я не гожусь, – он вздыхает и смотрит на меня.

Мне от души жаль его.

– Да все мы не лучше тебя! – говорю, чтобы поддержать его.

– Нет, из тебя выйдет толк. Вид у тебя смелый, вызывающий. Можешь даже стать большим командиром.

Так мы стали служить вместе в 325-м учебном артиллерийском полку. Только выдавалась свободная минутка, Хамза писал стихи, очерки, рассказы, У него было много исписанных и новых блокнотов. Он их распределял по карманам гимнастерки и шинели и нигде не оставлял. Иногда писал письма матери, друзьям-товарищам. К письмам своим он относился очень ответственно. Написав письмо, Хамза давал мне читать. Письма его воспринимались как небольшие литературные произведения. Я тоже писал домой. Но Хамзе писем своих не показывал. Стеснялся. “Наверное, ты пишешь как попало! А то почему бы тебе прятать их от меня?” – журил меня мой друг.

Нашему беззаботному существованию неожиданно пришел конец. Полк наш был спешно собран и приведен на станцию. Здесь нас ожидал длинный ряд красных вагонов.

И снова дорога. Направление – юг. “Ведь южные границы были спокойными, что случилось?”, – гадали мы. Но Хамза не унывал. “Видно, нас везут на юг, в теплые края, чтобы продолжить обучение”, – предполагал он.

Вскоре мы прибыли на южную границу. Ночью высадились на восточном берегу Днестра и начали строить укрепления. По ночам роем окопы, а днем отсиживаемся среди деревьев. Деревья те были не простыми, а плодовыми деревьями. Яблони, груши, вишни перемежались с виноградной лозой. Оба берега Днестра на первый взгляд казались погруженными в дремоту. Я в бинокль прочесываю взглядом противоположную сторону реки. Никого не видно. Изредка показывается румынский самолет и, пролетев немного вдоль реки, возвращается обратно. “Это – самолет-разведчик”, – говорит мне командир. С наступлением сумерек от нас тоже выходят разведчики. Я тоже иду с ними. Хамза, пожелав мне удачи, остается. Его командир не пускает по состоянию здоровья.

Ночью мы проводим разведку речного побережья. Иногда даже переходим на другой берег. Так, за взаимным выслеживанием прошло несколько дней. И вот однажды командир сделал объявление: “Братский молдавский народ вновь воссоединился с нами. Он освободился от гнета румынских бояр. Сегодня войдем на территорию Молдавии”. Хамза обрадовался тому, что битва не состоялась. На том берегу Днестра, бывшем до этого пустынным, стали видны отступающие военные подразделения румын. Мы наблюдали за ними в бинокль. К полудню военные силы румын исчезли из виду. Мы вступили на землю Молдавии.

С безграничной радостью молдаване встречали наших бойцов. Молодежь одаривала нас цветами. Крестьяне сновали туда-сюда, предлагая продукты и напитки. Так была освобождена сегодняшняя Молдавия.

Хамза написал очерк о жизни молдаван. В моей памяти не сохранилось его название. Очерк был опубликован на страницах одной из областных газет Павлодарской или Восточно-Казахстанской области. В том же месяце наш полк прибыл в город Каменец-Подольск. Омирбаева Хамзу направили в полковую школу, а меня – в школу разведчиков. Жили мы в одной казарме, но учились в разных местах. Теперь мы с другом виделись редко. Прошло несколько месяцев. Хамза стал младшим командиром, командиром части. Для солдат это было выгодно, для него самого – не очень.

Как-то ночью раздался барабанный бой, полк спешно собрался и отправился на границу. Хамза ушел вместе с полком, а я остался в своей школе. Мы подумали, что это обычный учебный маневр, и не смогли попрощаться. Больше Хамзу я не видел.

Нашу школу начали готовить к эвакуации в тыл. Мы слышали, что наша армия, не имея возможности дать отпор натиску врага, отступает от границы. Граница была недалеко, всего каких-нибудь 40 километров. На третий день нас привезли на аэродром в северной части города. Несколькими самолетами были отправлены преподаватели и курсанты школы разведчиков.

Я должен был лететь последним самолетом. Он все еще стоял на месте. Немцы бомбардировали город с воздуха, на земле атаковали артиллерией. Видно, вражеские пулеметчики и автоматчики уже вошли в город, так как стрекот орудий раздавался рядом. Мы находились в двух-трех километрах от них. Вдруг показалась машина, идущая в сторону нашего самолета. Когда она остановилась, мы увидели, что в ней лежат три человека. Командир выскочил из кабины и приказал:

– Загрузите этих раненых в самолет!

Мы спустились и подняли раненых на борт. Все трое оказались с тяжелыми ранениями, они не шевелились и не могли говорить. Командир помахал нам рукой, словно желая сказать: “Поскорее уходите!”. Но вдруг снова подбежал к самолету. Один из летчиков открыл дверцу.

– Товарищи, дорогие товарищи! Передавайте там всем привет. Положение очень тяжелое. Здесь все мы отдадим жизни за Родину! – он отвернулся и ушел. Его слова камнем легли нам на сердце.

Самолет взревел мотором и, дважды подпрыгнув, поднялся в воздух. Мы прилипли к иллюминаторам. Отовсюду по нашему самолету били снаряды. Враги, кажется, уже пришли на место нашего расположения, но пока не тронули самолетов, спрятанных среди деревьев. В самолет я вошел последним и потому сижу у выхода. Приглядевшись к лежащему передо мной раненому, я узнал лейтенанта Михайлова, командира взвода, где служил Хамза.

– Товарищ Михайлов, куда вы ранены? – спросил я.

Он показал мне правой рукой на ноги. Обе его ноги были пробиты осколками снарядов. Я хотел снять с него сапоги, но лейтенант воспротивился. Он прикусил нижнюю губу от боли и покачал головой. Не зная, что делать, я обвел взглядом своих товарищей. Они были заняты двумя другими ранеными. С ними я не был знаком. Они были большими начальниками, один – комбриг, другой с четырьмя шпалами, – полковник. Мне хотелось помочь моему знакомому командиру. Но я впервые видел раненого человека и не знал, как поступить. Потянул было снова за правый сапог, но лейтенант поморщился от дикой боли. Тогда я вытащил острый складной нож и осторожно разрезал голенища до щиколоток. Кое-как снял сапог. Затем – второй. Портянки его были насквозь пропитаны кровью. Тут подошел один из моих товарищей и, невзирая на страдания лейтенанта, размотал портянки и перебинтовал ему ноги. Видимо, сапоги сдавливали раны. После перевязки Михайлов почувствовал облегчение. Я решил спросить у него про Хамзу и пристроился на коленях у изголовья.

– Где Омирбаев? Вы его видели?

Лейтенант опечалился. На глаза его навернулись слезы. 

– Все погибли, – сказал он и разрыдался. Он что-то говорил еще, но я ничего не слышал из-за гула мотора.

– Омирбаев тоже погиб? – спросил я, прикладывая ухо к его губам.

– Мы с ним лежали рядом. Снаряд разорвался возле Омирбаева и убил сразу троих ребят. А меня ранил, – и он хрустнул зубами.

Я сел. Как можно поверить в то, что Хамзы больше нет? В ту минуту я сильно пожалел о том, что не попрощался с ним, не прижал к груди моего друга. Я помню его мечты. Он ими делился со мной: “Когда вернемся домой, я напишу эпос обо всем пережитом здесь”, – говорил он. Хамза собирался пойти в Союз писателей, приветствовать там старейших наших тружеников пера и опубликовать сборник своих стихов. И всюду в свои спутники он брал меня. Но фашисты не дали исполниться этим его мечтам. Они оборвали его молодую жизнь, не дали расцвести его большому таланту. Поэту-бойцу не удалось воспеть процветание своей родины, живописные земли родного края.

...Много воды утекло с тех пор. Где проживают родственники Хамзы? Где его старшая сестра? Что из произведений Хамзы сохранилось у них?

Помнится, он родился в Майском районе Павлодарской области. Интересно, сохранилось ли что-нибудь у его друзей, проживающих там? В областной газете “Кызыл Ту” тех времен были опубликованы стихи. Их можно взять в архиве. Если б мы смогли собрать и выпустить произведения Хамзы Омирбаева, светлый образ поэта-бойца остался бы в памяти народа.