ФОТОГРАФИЯ,
ПОДАРЕННАЯ ГАБИТОМ МУСРЕПОВЫМ
Мне посчастливилось, хотя и немного времени, находиться возле Габит-ага (Габита Мусрепова) во время его печальных и счастливых дней. Как-то мне пришлось сопровождать его в родные края, на поминки младшей сестры и старшего брата. Также мы вместе с Габа ездили на Приаралье. Но я до сих пор не могу сказать, смог ли я, как младший по возрасту, быть ему достойным попутчиком. И никак нельзя было определять по его бесстрастному и спокойному облику, доволен он мной или нет. Но все-таки я, как школьник, не надеялся получить от него, не говоря об оценке “хорошо”, хотя бы “удовлетворительно”. Потому что я хорошо знаю, насколько далека моя сущность от природы старшего собрата. И хотя я не мог определить его настроение по выражению лица, по глазам, но я пытался исполнять долг младшего брата и попутчика по мере своих сил и возможностей.
Как-то по случаю я пришел к нему домой. Он сидел в одиночестве. Все то же бесстрастное состояние облика и души. Посидев немного и уладив свои дела, я встал с места и тут увидел на столе политическую карту республики. Думая, зачем понадобилась ему эта карта, и рассматривая наши бесконечные просторы, я сказал:
– Габа, я думаю, наши предки были очень сильными и необыкновенными людьми. Разве это не подвиг, сохранить и удержать в руках такие просторы в те времена, когда еще не было ни законов, ни международных соглашений? – высказав эти слова, беспокоившие меня давно, я очень надеялся услышать по этому поводу его мнение. Габа, глядя на меня все с тем же бесстрастным выражением лица, молчал. Видимо, он привык откровенничать с людьми, которые ему подходили по возрасту, а на меня, младшего, смотрел, будто свысока, испытывающе. Кто знает, возможно, он думал о том, что у меня недостаточно знаний по истории народа и страны. Сделав значительную паузу, он неторопливо встал с места, открыл один из переполненных шкафов, и из-за трех-четырех книг вытащил пожелтевший от времени толстый пакет, затем поставил книги на место. Сам вернулся к столу и, развернув бумагу, вытащил фотографию, которую сначала сам стал рассматривать. Затем молча указал мне на стул напротив себя, таким образом, говоря: “садись”. Я сел. Он протянул мне этот снимок.
– Это твой прадед Абылай. Хан Абылай.
Конечно, кто из казахов не слышал о хане Абылае. Я тоже слышал о нем. Но в моей памяти запечатлелись такие нелестные прозвища про него, как “кровопийца”, “жестокий хан”. Если говорить начистоту, в то время мне было неизвестно место в истории нашего предка Абылая. И впервые увидев эту фотографию, я невольно начал любоваться его грозной, мощной статью, независимым обликом, его пронизывающим до глубины души, взглядом. А мой собеседник спрашивая взглядом: “Ну, каков твой предок Абылай?”, ту же сказал:
– Ты же партизан, ты не боишься, как другие. Я отдам эту фотографию тебе. Ты позже лучше узнаешь этого своего предка. Также надо знать о тех батырах и героях, которые в эпоху этого прадеда защищали наши родные просторы от врага. Тогда ты сам получишь ответ на тот вопрос, который задал только что мне. – С этими словами он встал с места. Я не осмелился спросить у него, где, когда и у кого он взял эту фотографию. Но я также в глубине души понимал, что ответа не будет. К тому же он, намекал, что: “прием окончен”, встал с места. Поэтому я, завернув фотографию ту же желтую бумагу, попрощался с Габа.
Дома я поместил фотографию на самом видном месте книжного шкафа. Посещавшие меня друзья, товарищи, родственники, спрашивали, где я взял ее, просили подарить. Я никому не говорил, у кого я ее взял, и никому не давал. У меня и в мыслях не было отдавать кому-либо эту реликвию, полученную из рук уважаемого собрата по перу.
В настоящее время эта фотография получила широкое распространение. И поражает то, что Габит ага, получивший эту фотографию неизвестно от кого, смог сохранить ее в смутные времена, в годы тяжелых репрессий, со светлой надеждой на независимость нашего народа.
Я же просто поведал тебе, читатель, о том, как ко мне попала эта уникальная фотография.