ПРЕРВАННЫЙ РАЗГОВОР
С Х.Ш.БЕКТУРГАНОВЫМ
Вот как иной раз бывает, находишься рядом с человеком, смотришь ему в глаза, а спросить то, что вертится на языке, не решаешься. Мне пришлось близко общаться с Хасаном Шаяхметулы Бектургановым. Он тогда находился на ответственной партийной работе, был членом Центрального Комитета КПСС, депутатом Верховного Совета СССР, первым секретарем Жамбылского областного комитета партии. Глядя на его грозный облик и фигуру великана, я всегда с удовлетворением думал: “Если бы он был на войне, то показал бы чудеса храбрости!” Но спросить его об этом прямо не решался, боялся обидеть его вопросом, вдруг он не воевал. Сам он никогда не затрагивал тему войны. Но однажды я все-таки не выдержал, спросил издалека:
– Хасеке, вы с Бауыржаном Момышулы знакомы?
Он некоторое время смотрел на меня потеплевшим взглядом, затем, как бы испытующе, задал мне встречный вопрос:
– А вы что, Касеке, с Бауке близко общаетесь?
– Где уж там близко! Живем с Бауке в одном городе, порой встречаемся, так как состоим в членстве в одном союзе. Я с ним здороваюсь, говорю: “Ассалаумагаляйкум!” А он мне коротко отвечает: “Здравия желаю!”
– Был у меня недавно разговор с ним. Я как раз готовил один важный документ и был полностью поглощен работой над ним, поэтому и не заметил, как он вошел ко мне в кабинет. И вдруг, как гром среди ясного неба, прогремел чей-то командный окрик: “Встать!” Поднимаю голову, смотрю – Бауке. Я пошел ему навстречу, мы поздоровались, обнялись. Он мне в шутливо-приказном тоне скомандовал – садись! Я предложил ему сесть и сам сел напротив него.
– Ой-бай, да, вы же член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, первый руководитель целой области, а он – простой посетитель на вашем приеме, почему не призвали к порядку?
Но он, добродушно улыбаясь, сказал:
– Как-никак, он мой бывший командир. На войне я служил в полку Бауке. Совсем еще “зеленым” пацаном был. И пришел он ко мне не просто так, чайку попить, дело касалось его родного района, а заодно, я так думаю, решил проверить меня, что греха таить, власть сильно меняет людей. Проверку я выдержал (сам смеется, говоря мне об этом) и вопрос его решил.
– Так вы служили под командованием Бауке?
И тогда я подумал: “Да, он оказывается был на войне.”
– Расскажите, как было дело?
Лицо его тут потемнело, будто на него упала глубокая тень. Он тяжело вздохнул. И мне в тот момент стало не по себе. Начал упрекать себя в том, что зря стал его расспрашивать, разбередил старые раны. После продолжительной паузы он снова заговорил:
– Так и быть, расскажу. Незадача одна у нас вышла. В то время я был политруком взвода разведчиков полка Бауке. Командиром взвода был русский парень бесшабашной храбрости. Мы выходили в рейд ночью. Бауке, построив наш взвод, пожелал удачного похода. Ночь была темной, мы гуськом потянулись друг за другом след в след. Командир взвода шел впереди, я шел замыкающим. План операции держался в тайне, в курсе задания был только командир группы. Мы шли на ощупь и уже были в шаге от линии фронта, когда впереди шедший вдруг обнаружил пропажу командира. Он словно растворился в ночи. Мы шаг за шагом в который уже раз прочесывали окружную территорию. Время уходило, близился рассвет, а поиски командира ни к чему не приводили. План задания исчез вместе с ним. Пора было возвращаться назад. Все знали крутой нрав Бауке, он мог на протяжении нескольких часов отборно ругаться, ни разу не повторяясь, мне говорили, что кто-то засекал на часах. Бывало в горячке и до рукоприкладства дело доходило. Для нас, “зеленых” пацанов, это было сильным аргументом. Но дело даже не в этом было. Все тяжело переживали потерю командира, а сверху еще давил груз невыполненного задания. Мы возвращались понурые и злые на себя, в чем-то на Бауке, наверное, за излишнюю сверхсекретность задания. В случае отсутствия командира командование автоматически переходило ко мне. Поэтому к командиру полка пошел я.
Войдя в штаб, я увидел, как мерял шагами комнату Бауке. Он, не останавливаясь, ходил из конца в конец комнаты. Встав по стойке “смирно”, я доложил о случившемся. Он изменился в лице и, подойдя ко мне вплотную, в гневе рявкнул: “Вас следует расстрелять за то, что потеряли в рейде командира!” Я еле сдержался, кулаки налились свинцом, на душе кошки скребли, а в голове закипала ярость. За кого нас держат? Как можно отправлять группу вслепую, даже в общих чертах не разъяснив цель задания? Но случилось то, что случилось. Я молча развернулся и вышел. Про себя сожалел лишь о том, что во время поисков командира нам не подвернулись “языки”. Как выяснилось потом, именно это и было целью операции – взять “языка”. Но вот в чем штука, мы далеко не углублялись за линию фронта, очевидно нас ждали на нейтральной полосе с такими же намерениями. Мои мысли подтвердил Бауке. Через какое-то время он вышел к нам. Встав в строй, мы молча смотрели на него. Оглядев нас, он гаркнул: “ Где ваш командир?” Ни один из парней не опустил глаза, потому что не из-за трусости или подлости мы потеряли командира, мы были готовы отдать свои жизни, чтобы найти его. Да, мы были тогда молодыми, но уже обстрелянными бойцами, мы не дрожали перед врагом и много раз умирали, чтобы выжить и встать в строй.
Бауке был горяч, но он был мудрым командиром. И понимал то, что происходило у нас в душах. Поэтому он, оглядев нас пронзительным взглядом, уже тише добавил: “Когда вы вышли с заданием, то и враг, видимо, вышел с таким же заданием. Он вас уже ждал и оказался шустрее, действуя более ловко. Сейчас же идите туда и найдите своего командира живым или мертвым.” С этими словами он повернулся и ушел.
Мы снова двинулись в сторону врага. Перейдя линию фронта и углубившись в лес, мы встретили женщину. Она оказалась жительницей большого села, расположенного на окраине леса. Из ее рассказа нам удалось узнать, что в селе находится штаб большого немецкого подразделения. Она видела советского офицера, к которому была приставлена большая охрана. Нынче утром фрицы увезли его куда-то в другое место. Ситуация осложнялась. Сомнений в том, что этим офицером был наш командир, у нас не возникало. Но предстояло выяснить, в каком направлении его увезли. Мы распределили зоны поисков и рассредоточились в выбранных направлениях. Мы не прекращали поиски до темноты, по ходу дела опрашивая местных жителей, но они не дали нужных результатов. Последнее, что нам оставалось, это добыть “языков”, чтобы выйти на след командира. Подкарауля возле дороги двух мотоциклистов, мы перехватили их. Один из них оказался штабным офицером-связистом. При всем нашем умении “развязывать языки” фрицам, даже под дулом винтовки нам так и не удалось вытащить из них ничего стоящего о нашем командире. Зато этот связист оказался ценной находкой для нас, так как обладал важной информацией для командования. Сгущалась темень. Надо было быстрее доставить “ценный груз” в полковой штаб. Мы двинулись назад к линии фронта. Пропустив отряд с пленными вперед, я с небольшой группой прикрытия пристроился в хвосте, чтобы в случае чего отразить нападение немцев. С нами шел парень-казах по имени Елемес. Он был маленького ростика, худощавый такой. Мы шли цепочкой, тропа была узкой. Оглянулся, а его нет. Предупредив впереди идущих ребят, я взял с собой одного бойца из группы прикрытия и побежал назад. Пробежав какое-то расстояние, я увидел громадного фрица, тащившего на спине Елемеса. Стрелять я не мог, он был вроде живого щита для фашиста и риск попасть в Елемеса был слишком велик. Мы были налегке, а фрицу все-таки тяжело было бежать с человеком на спине, поэтому мы без труда догнали его. Подскочив к нему, я хватил его прикладом винтовки по затылку, он грохнулся ничком на землю. Я занялся Елемесом, освобождая его от веревок и мешка, надетого на голову. К тому времени, когда я закончил свою работу и вытаскивал кляп изо рта Елемеса, мой напарник уже “обработал” немца и вытирал свой нож о шинель. Елемес при виде нас упал на колени и заплакал, он уже мысленно попрощался с жизнью, но нервы не выдержали, когда понял, что свои спасли его. Мне его было жаль, но времени на слова не было. Я схватил его за руку и потащил за собой. В ту ночь мы доставили в штаб сразу двух “языков”. В глазах Бауке мы реабилитировали себя, но этот эпизод войны, как осколок, застрял во мне и до сих пор болью отдает в душе, ведь своего командира мы так и не вернули.
Мы сидели у Хасана Шаяхметулы дома. Закончив свой рассказ, он надолго замолчал, думая о чем-то своем.
Я прервал его молчание:
– Хасеке, по себе знаю, тяжело носить в себе память войны.
А потом попытался пошутить:
– Вроде гнев Бауке за этот эпизод к вам еще не прошел, раз он так по-командирски с вами поздоровался.
Хасеке, качая головой, ответил:
– Бауке, конечно, строг к себе и к другим, но несправедливым его назвать нельзя. Да и рассказ мой не столько о нем, сколько о фронтовом братстве, частичками которого являемся он, вы, я, люди, победившие войну.
– Я, честно признаюсь, почему-то не предполагал, что вы были фронтовиком, так как находитесь на такой ответственной партийной работе. Наверное, в вашем теле сохранились осколки снарядов, к врачам не обращаетесь? Ведь вас могут отпустить на пенсию.
– На пенсию выйти-то можно. Я же инвалид Великой Отечественной войны второй степени. Осколков во мне хватает, один вот сидит в сердце, в последнее время начал шевелиться, стало прихватывать сердце. Но я всю жизнь посвятил партийной работе. В течение 28 лет проработал первым секретарем районных и областных комитетов партии. Это мой второй фронт. Как говорят казахи – “Сорок трудностей преодолел, необходимо преодолеть и сорок первую.” Люди моей закалки не могут сидеть дома без работы. Пока дышу, буду трудиться, надо быть полезным людям, стране.
Некоторое время спустя, этот доблестный герой войны и труда ушел от нас. Но наш разговор крепко засел в моей памяти. Вот как иной раз бывает: знаешь человека всю жизнь, а жизни не хватает, чтобы узнать его лучше. Наш разговор с Хасеке я бы назвал прерванным разговором... Сожалею об одном – поздно его начал. Сколько ненаписанных книг осталось о чудесах храбрости этого, вправду сказать, великого батыра.
