НЕЗАБВЕННАЯ МОЯ БАБУШКА
Та, кого я называю “незабвенная моя бабушка”, – это мать моего отца, Бибиш. В народе говорят: “внуки бывают дороги”. Я думаю, что для внуков значение бабушек и дедушек не меньше. Дедушка мой умер рано, я не застал его в живых. Судя по разговорам аульчан, он пользовался их уважением и почтением. Светлой души был аксакал.
Я терся все время вокруг бабушки. Говорю “вокруг”, потому что бабушка моя была грузной и крупной, а я рос забиякой и претендовать на ее горячие объятия не мог. Десятку следовавших за ней повсюду внуков всегда находилось место под сенью ее могучего тела. В добрые минуты бабушка бывало говорила: “Тем двоим из вас, кто сможет, взявшись за руки, обхватить меня за талию, я сошью кожаные рукавицы”. Мы вдохновлялись от этих слов, и я с моим братом Рахымбеком, который был старше меня на два года, пытались обнять бабушку. Это нам не удавалось. А отец подначивал: “Вы встаньте пораньше и попробуйте обнять, пока она еще не успела покушать, тогда у вас получится”. Мы послушно поднимались чуть свет и опять за свое. Но увы, талия бабушки была необъятной.
Вся родня уважала ее и привечала. Старшие называли ее “байбише”, младшие – “большая апа”. К тому же молодежь стеснялась ее и побаивалась.
Кажется мне, что бабушка поддерживала нас, придавая нам сил одним своим присутствием. Для нас были упоительными все ее причуды. Бабушка не знала русского языка. Но у нее было очень много знакомых и кумовей-тамыров среди жителей соседних сел – Карповки и Толчеевки. Удачно у нее складывался и товарообмен с ними. Русским тамырам бабушка шила малахаи и рукавицы из сыромятины, а летом помогала собирать хмель для дрожжей. Тамыры тоже не оставались в долгу. Бабушка приносила от них “привет” в виде мешка с “гурчиками”, помидорами и арбузами. Особенно нам нравились сладкие арбузы. Мы налетали на них и сгрызали до самых полосато-зеленых корочек.
Бабушка одна представляла собой маленький ансамбль. Приятным грудным голосом она исполняла задушевные песни, эпические поэмы – кисса, стихи в прозе, загадки, сказки, небылицы, жарапазан – обрядовые песни во время месяца рамазан. Всему этому она стремилась обучить и нас. Позднее отец построил деревянный дом и отделился своей семьей. В большом доме – карашаныраке – остался младший брат отца дядя Иис. Бабушка тоже осталась там, не желая покидать привычное жилье. Вместе с бабушкой там оставались мой старший брат Рахымбек, которого бабушка вынянчила с младенческого возраста, и сестренка Сакыпзада.
Бабушка происходила из рода Каршыга (Татибеги). Из этого рода я знал еще одного громадного человека по имени Мылтыкбай. Описать словами размеры его тела очень трудно. Я увидел впервые Мылтыкбая на одном празднике. Напротив наших небольших аулов, состоявших из зимовок Айдабол и Малай, находился холм Куройнак. Там проходили всякие сборища. Тогда в наших горно-лесистых краях в изобилии водилась разная птица. Несметные количества тетеревов токовали здесь с раннего утра, оглашая всю округу. Вот почему местность эта называлась Куройнак (Кур – тетерев. Прим. пер.). Люди забавлялись борьбой силачей и ожидали, кто из участников байги придет первым. Мы, ребята, узнали, что на той прибыл Мылтыкбай и решили во что бы то ни стало отыскать его в людской толпе. Мылтыкбай прославился тем, что был громаден, невероятно толст и обжорлив. И вот, о боже, перед нами явился великан, словно на холме вырос еще один холм. Я подошел поближе. На корявом его лице кроме бесформенного носа ничего не было видно. Сидит, откинувшись назад, глаза будто зажмурены. Подойду справа, кажется, будто он склонился влево. Зайду с левой стороны, чудится, что подался вправо. Взрослые начали прогонять нас: “Уходите, стыдно так делать!”. Тогда я, незаметно ныряя среди людей, подошел к великану с тыла. Отсюда он виделся сидящим, наклонившись вниз. Я приблизился, приподнялся на цыпочки и бросил взгляд на его затылок. Вся кожа головы гиганта была в складках. Похоже, сидит по-турецки, ног не видать. В это время, видно, лошади стали приближаться к финишу, по рядам болельщиков покатился нарастающий гул голосов. Великан вдруг легко вскочил с места. Взмахнул камчой и прогромыхал: “Барак! Барак!”. Мы испуганно бросились врассыпную.
Люди говорили, что Мылтыкбай ездит на специально сделанной для него арбе. Лошадь поднять его не могла. Он опустошал небольшой аул, если ему доводилось там остановиться. Если не опустошал, то наносил ему существенный убыток. Проглотив несколько блюд пищи, Мылтыкбай впадал в жажду, и тогда люди только и успевали носить ему кумыс со всего аула. Когда заканчивался кумыс, давали исполину коже, а затем – разведенный в воде курт.
Этот мой славный нагаши-великан был подвергнут позже конфискации, попал в тюрьму и, не вынеся тюремной кормежки, умер голодной смертью.
Моя Бибиш-апа была родственницей этого сказочно большого человека.
Вырос я и подался от родных мест, сначала на учебу, затем – на работу. Отдалился от заботливых рук матушки моей Бижамал, отца Кайсы, бабушки Бибиш. В лихие годы войны суровая судьба забросила меня в тыл врага. На Украине, в Карпатских лесах томился я по счастливому детству, которое казалось приснившимся мне. Я вспоминал родную землю, ее песни, и сердце мое сжималось от тоски. Однажды бабушка приснилась мне и затянула своим приятным голосом песню. Очень ясно я услышал ее пение, заплакал и не заметил, как у меня вырвалось: “Бабушка моя дорогая!”. Эхо подхватило мой крик и понесло по лесу. Ах, если б бедная моя бабушка могла услышать меня!..
Среди моих братьев и сестер вторая сестренка – Шамшия – тоже была певицей. Когда заводила берущую за душу песню “Кулагер”, пробирала до самого дня души. Сама Шамшия была очень чувствительной. С полными слез глазами доводила песню до конца и тяжко вздыхала… И ее уже нет на белом свете.
Эпосы-дастаны, песни, напевы, сказания, разученные нами в детские годы, надолго остаются в нашей памяти. Поэмы “Калкаман-Мамыр”, “Енлик-Кебек”, которым когда-то научила меня бабушка, до сих пор журчат в моей памяти неиссякаемым родником. Ведь это семена, посеянные моей дорогой бабушкой Бибиш!
